Россия в "ЛНР". Луганский дневник

Поначалу нашествия России в Луганск заметно не было. Ещё летом 2014 года это было как бы понятно всем, но вслух об этом говорить было не принято. На российский говор не принято было оглядываться, а обилие военной техники и оружия «официально» трактовалось как военные трофеи, захваченные весной-летом 2014 года на украинских военных объектах. Но «трофеев» было так много, и они были такого одинакового качества, что даже самый глупый человек не мог бы поверить, будто такое количество одномастной техники и исправного оружия было оставлено здесь украинскими частями.

А потом стала бросаться в глаза военная форма – одинаковая. Одинаковые нашивки, одинаковая маркировка номерных знаков и желто-красный стандарт оформления всех «официальных» «военных» табличек. «Пункт заправки», «Комендатура Каменнобродского района»… А вот с Жовтневой комендатурой всегда была загвоздка, потому что те, кто носит форму без отличительных знаков, никак не могли выговорить слово «Жовтневая», силясь перевести и это, давно родное для Луганска, слово на русский язык.

А потом как снежный ком с горы. Много русских, сотни сотен, кто держался «стайками». Ходили как девочки-подростки парами, не удаляясь дальше рынков-магазинов-парикмахерских. Уверенно чувствовали себя только на закрытых «военных» объектах. Еду и выпивку научились заказывать с доставкой под военные объекты или через местных. Для них начала возрождаться эта ресторанная система местного общепита.

Скучали здесь. Провели интернет, чтобы сообщаться с родными, уверяя, что им здесь безопасно. И ждали-ждали, когда уже будет тот час Х, когда им выпадет вернуться через ноль домой.

Ноль был всегда ночью, чтобы меньше видели любопытные. И это было почти всегда неожиданно. А что собираться? Все документы, удостоверяющие личность, остались там, в сейфе ближайшей к границе российской военной части, чтобы заехать сюда с минимумом вещей, которые нигде и никак не отражали своего владельца. Всё личное – там же в сейфе, на теле только форма без опознавательных знаков. Нулевыми ехали через ноль, какими приходят в этот мир младенцы. Как будто через машину времени в «Терминаторе», когда пронести можно было разве что знания и сведения о себе, часть из которых нужна была здесь по работе, а основная легенда – имя, фамилия, позывной – уже придумывались по ходу пьесы.

Потом было несколько вопиющих случаев.

Одного бравого без эполет «куратора» подстрелили. Он там и не должен был быть. Чего его черти понесли на те позиции – загадка. Горячился, доказывал что-то местным, полез, куда не надо. Но мало того, что он поехал туда, где быть ему возбранялось, так он ещё и базарил по телефону, чем скорректировал огонь на свои позиции. Но раненный – не убитый. Отправили для лечения домой, а остальным дали строгий пендель не выдвигаться без надобности и распоряжения с места дислокации, выходить строго по двое и не дальше километра от расположения. Стали выделять транспорт. Выезжать только с оружием, только с местными. Стали беречь всех как яйцо Фаберже.

Но, еще один «вежливый» застрелился. Что-то там любовь-морковь и тема вечного одиночества. Он-то с собой порешил, а его нужно было отсюда вывезти и как-то это оформить, чтоб всё чинно и грамотно. И стали после этого направлять сюда не всех подряд, кто захотел остроты ощущений, новых звёздочек, или ускоренной очереди на ведомственное жильё. Стали присылать сюда тех, кто проверен «горячими» точками и в некотором смысле надёжен. Кто не станет волочиться за местными бабами, пить со всеми подряд с горя и радости и трепать лишнего.

Но даже при тех сотнях кураторов, которые стояли тенью за каждым мало-мальским местным командиром, их в упор не видели местные, о них не говорили вслух, а они смотрели на всю эту ситуацию с огромной иронией. Как сосед, который имеет свою соседку-куму и все об этом знают, но упорно молчат. И муж знает, и дети знают, но говорить об этом не могут прямо и в упор – видя во всей этой ситуации какие-то мнимые выгоды для себя.

Они курили на пороге своих «военных» объектов и откровенно скучали – город осенью-зимой 2015 года казался мрачным, неуютным, вымороженным. А люди были разными – удивлёнными, несчастными в большинстве своём, почти всегда голодными. Дергали за рукава: «Полы мыть не нужно?»

Были те, кто был по-детски признателен России, почти до восторга: «Спасибо, братцы, что не бросили». А были и те, кто люто ненавидел, оставляя с ночи надписи на стенах и по-учительски правильно написанные послания на почтовых ящиках по всей округе: «Прочь с нашей земли».

Последние, «патриоты», смешили и напрягали. Чего вам не хватает, дурачки? Мира? Так вот он ваш мир – хлебайте большой ложкой. Мы вам помогаем, чем можем, но и вы понимать должны, что связаны мы по рукам и ногам, не можем выйти из тени в открытую и пройти по главной улице с оркестром. И уже тот герой-любовник, кто имел свою соседку, сам стал заложником ситуации. Ему бы пройтись по главной улице да под ручку, но его удел сношаться под одеялом, да по ночам, да так, чтобы ночь была темнее, а шторы на окнах плотнее.

Хотя ситуация, согласитесь, смешная. Все знают, что они здесь, все говорят об этом, но при этом доказать этого почти никак нельзя. Даже если поймать такого вот засланного казачка, при нём обычно ничего нет. Ноль. Что вам с того? Никаких личных вещей, никаких документов, удостоверяющих личность. Даже если его поймать, у него на такой случай заготовлена легенда, что приехал по доброй воле помогать народу Донбасса в праведном деле борьбы за свою свободу, потому что ещё при Екатерине Второй этот край был российским, присылали сюда кого ни попадя строить местные заводы и налаживать здесь жизнь. И если кто толковый сюда и ехал по указу, остальные бежали сами за лучшей жизнью, рабочими местами, за надеждой, если уже не для себя, то для своих детей изменить что-то в этой жизни.

И что изменилось? Ничего. Та же наивная вера. Только двести лет назад были вложения, был указ. А сейчас тайно всё, за закрытыми дверями. Что будет завтра – никто ведь не скажет, не пояснит. Да никто и не знает наверняка. Потому что живут все короткими промежутками от ноля до ноля, научившись куховарить в складчину в тех купленных и передаваемых по наследству мультиварках, чтобы было вкусно и почти как дома.

Ольга Кучер, Луганск, для «ОстроВа»