Предатели-герои в украинской, русской и мировой истории: Мазепа и другие

Возможно, это покажется странным, но начать статью мы хотели бы с некоторого развенчания смысла её названия. Впрочем, не столько развенчания, сколько уточнения. Не существует чётких критериев отличия героя от не-героя, а, следовательно, не существует и удовлетворительного определения понятия «герой». Более того: данное понятие вмещает в свой объём несколько различных смыслов: 1) мифический герой; 2) эпический герой; 3) литературный герой; 4) исторический герой. И мы не уверены, что перечислили все смыслы понятия «герой». 

Критерии для героя

Современный исследователь П.А. Сапронов анализирует многообразные формы героизма, проявляющиеся в различные эпохи в различных типах общества. Он рассматривает данный феномен не столько с исторической, сколько с культурологической точки зрения, поэтому носителями героизма в его концепции оказываются не столько реальные исторические личности, сколько мифические герои и персонажи эпических, агиографических, литературных текстов. Сапронов полагает, что героизм в чистом виде является феноменом не реального исторического процесса, а общественного сознания, сформированного мифологическими и эпическими архетипами : «Таков уж способ бытования и онтологический статут героизма, что его нужно искать в зыбкой реальности внутреннего мира и душевных движений, монолитная же определённость исторических монументов легко создаёт путаницу и порождает иллюзии».

 Г-н Сапронов не даёт определения понятия героизма, но некоторые его соображения относительно существенных свойств феномена героизма представляются нам глубоко верными. Так, например, он неоднократно подчёркивает органическую сопряжённость героя со смертью. «Решающим подтверждением» героизма оказывается смерть ; как и святой, герой «только после смерти завершено становится героем» ; слава обусловлена не только подвигами, но и гибелью героя: «В конечном итоге и слава – это слава погибшему герою, и герой не может не сознавать, что она один из знаков его обречённости». 

 Мы предложили бы следующие критерии героизма: 1) осуществление «великих и удивления достойных» подвигов; 2) претерпевание значительных страданий; 3) гибель либо при осуществлении подвига, либо так или иначе связанная с подвигами. Исходя из этого, предлагаем следующее определение понятия «герой»: герой – это мифический, эпический или литературный персонаж, а также исторический деятель, который совершает один или несколько подвигов, претерпевает страдания и гибнет при осуществлении подвига либо вследствие подвига.

  Обращаем внимание на особо выделенное словосочетание: «а также исторический деятель». Во-первых, мы полагаем, что исторические деятели также могут быть героями. Здесь хотелось бы пояснить, что для того, чтобы быть героем, не обязательно быть «значительной» исторической личностью. Безвестные рядовые и офицеры, доблестно погибшие в бою, также являются героями. Во-вторых, обращаем внимание на третий критерий героизма – гибель. Этот признак, на наш взгляд, настолько важен, что он даже затмевает собой совершение подвигов. Живой герой – «плохой» герой. В конечном итоге, герой должен «красиво» и, так сказать, «вовремя» погибнуть. Наконец, обращаем внимание на чрезвычайно важную деталь: героизм не обязательно связан с победой. Герой – это не обязательно герой-победитель. «Настоящий» герой совершает подвиги, а победит он при этом или потерпит поражение – это уже не суть важно. Причём это касается как мифически-эпических, так и исторических героев. Гектор – герой ничуть не в меньшей степени, чем Ахилл, а Леонид – даже в большей степени, чем Мильтиад или Фемистокл. 

«Чистый» герой - «грязный» герой? 

 Так вот, мы хотим говорить именно об исторических героях; мифических, эпических и литературных героев мы вынесем за скобки. Мы не отрицаем того, что «чистый» героизм проявляется, скорее, в мифических образах, чем в персонажах реальной истории. Какой бы исторический деятель ни был признан героем – он практически всегда окажется «грязным» героем. Ни один исторический герой не является безупречным. В рамках нашего дискурса понятие «герой», в конце концов, окажется синонимичным понятию «выдающийся исторический деятель». В этом плане позиция Карлейля, при всей её размытости, нам ближе, чем позиция Сапронова. Могут возразить: «Тогда и выдающиеся злодеи окажутся героями, поскольку, зачастую, они являлись выдающимися историческими деятелями». Вообще-то говоря, по нашему мнению это так и есть. Но чтобы не вдаваться в полемику по этому поводу, примем ещё одну поправку: позаимствуем из школьного литературоведения деление литературных героев на «положительных» и «отрицательных» и будем называть героями исторических деятелей, смысл деятельности которых для тех социальных общностей, к которым они принадлежали, окажется скорее положительным, чем отрицательным. 

Здесь снова необходимо уточнение. Совершенно очевидно, что следствия деятельности любого исторического деятеля не могут быть ни всецело положительными, ни всецело отрицательными, не говоря уже о том, что позитивность и негативность этих следствий, как правило, изменяется во времени. Именно поэтому мы предлагаем формулировку: «скорее положительным, чем отрицательным». При этом выносить оценку историческому деятелю следует исходя из единства субъективных и объективных аспектов его деятельности. Следует учитывать не только объективные последствия, но и замысел, стремление, интенцию исторического деятеля. Если некто осуществил чрезмерные усилия ради блага представляемой им социальной общности, но потерпел поражение, то в глазах этой общности он несомненный герой.  

Герой-предатель  Мазепа. И другие

Исходя из предыдущих пояснений, рассмотрим такую фигуру украинской истории, как гетман Мазепа. Иван Мазепа является, пожалуй, наиболее неоднозначным и противоречивым деятелем во всей истории Украины. Его биография хорошо известна, поэтому мы напомним лишь основные перипетии судьбы Мазепы, главным образом, для того, чтобы сопоставить её с судьбами подобных исторических деятелей. 

 В молодости Мазепа подвизается при дворе польского короля Яна Ш Казимира, затем возвращается на Украину и служит гетману Правобережья Петру Дорошенко. Будучи послан в Крым, попадает в плен к Ивану Сирко, который передаёт его гетману Левобережья Ивану Самойловичу. Мазепе удаётся войти в доверие к Самойловичу, быстро продвинуться по службе и стать генеральным есаулом. После неудачного Крымского похода Мазепа участвует в заговоре против Самойловича, входит в доверие к Василию Голицыну, который рекомендует старшине избрать Мазепу гетманом, что и происходит на Коломацкой раде в июле 1687 года. В 1689 году Мазепа находится во главе украинской делегации в Москве. Именно в это время Пётр 1 устраняет Софью от власти. Мазепа как человек Голицына оказывается в щекотливом положении, но ему удаётся очаровать Петра, который не только оставляет его гетманом, но во всём доверяет ему и осыпает всевозможными наградами и почестями.  

 Будучи гетманом, Мазепа, с одной стороны, стремится к усилению своей власти, способствует развитию украинской культуры и экономики, с другой стороны, активно проводит пророссийскую политику, чем вызывает недовольство части казацкой старшины и части запорожцев. Примерно начиная с 1705 года, Мазепа ведёт тайные переговоры с поляками партии Лещинского, а затем – с Карлом ХП.  

 В октябре 1708 года Мазепа во главе отряда казаков открыто переходит на сторону шведов. После разгрома Карла ХП под Полтавой, украинский гетман и шведский король бегут на территорию Османской империи. Поражение, бегство, крах всех планов и замыслов подрывают силы престарелого гетмана, и он умирает 2 октября 1709 года. 

Сопоставим с Иваном Мазепой некоторых известных персонажей мировой истории.  

 Афинский политический деятель времён Пелопоннесской войны Алкивиад был человеком весьма честолюбивым и властолюбивым. После того, как в 421 году до н.э. между Афинами и Спартой был заключён мир, Алкивиад возглавил партию войны. Продолжение войны давало ему возможность выдвинуться. В 415 году до н.э. Алкивиад убедил афинян организовать экспедицию для завоевания Сиракуз, а затем – и всей Сицилии. 

Возглавив войско, Алкивиад вначале действовал успешно, но вскоре был отозван в Афины по обвинению в кощунстве. Практически все историки соглашаются с тем, что донос на Алкивиада был ложным и что политические противники популярного полководца готовили над ним судебную расправу. Понимая это, Алкивиад бежит в Спарту и даёт спартанцам ряд ценных советов. Прежде всего, он побуждает врагов родного полиса направить в помощь сиракузянам опытного полководца. Затем, по его совету, спартанцы захватывают крепость Декелею на территории Аттики. И, наконец, по подсказке Алкивиада, они осуществляют роковой для афинян шаг – заключают союз с персидским царём.  

Вскоре Алкивиад, над которым сгустились тучи в Спарте, бежит к сатрапу Сард Тиссаферну, который от имени персидского царя помогает спартанцам в войне. Алкивиад очаровывает Тиссаферна, как до этого – спартанцев, и начинает оказывать влияние на его политику. Он указывает сатрапу, что наиболее выгодно для персов, чтобы ни Афины, ни Спарта не достигли большего могущества, а из этого следует, что наилучшим вариантом для персов будет затягивание Пелопоннесской войны. Поэтому, говорит Алкивиад, не стоит слишком активно помогать ни одной из воюющих сторон. 

 Алкивиад инициирует олигархический переворот в Афинах. Об этом не знают моряки афинского флота, который стоит у Самоса. Они восстают против олигархов и избирают новых стратегов, в том числе – и Алкивиада. Он прибывает к восставшим, одерживает ряд побед над спартанцами, отвоёвывает жизненно важные для Афин проливы в Чёрное море и во главе флота, гружёного хлебом и трофеями, прибывает в Афины. 

Афиняне не только всё прощают Алкивиаду, но и избирают его стратегом с неограниченными полномочиями. Алкивиад продолжает войну с переменным успехом, но вскоре смещается вследствие незначительного поражения, которое афинский флот потерпел во время отсутствия полководца. После поражения Афин в Пелопоннесской войне Алкивиад погибает в результате покушения, по всей видимости, организованного персами по совету спартанцев. 

 Теперь окинем беглым взором судьбу такой колоритной исторической личности, как Мориц Саксонский. Он жил в бурные времена Реформации. В отрочестве Мориц воспитывается в католическом духе, но после того, как его отец обращается в протестантизм, меняет веру и юноша. Став герцогом Саксонским, Мориц стремится выдвинуться на первый план среди князей Германии. Мировоззрение его оказывается чисто светским и, так сказать, макиавеллистским: религиозные вопросы сами по себе мало интересуют Морица. Он сближается с Карлом У, держится в стороне от Шмалькальденского союза протестантских князей. Император поручает Морицу занять земли вождя протестантской партии курфюрста Иоганна Фридриха. Он участвует на стороне Карла в решающей битве при Мюльберге, результатом которой оказывается пленение Иоганна Фридриха, а затем и второго вождя протестантской партии – Филиппа Гессенского. Между прочим, последний является тестем Морица, который заручается обещанием императора не подвергать Филиппа заточению. Но Карл У нарушает слово. Мориц отрекается от лютеровской ереси и получает от Карла вожделенный титул курфюрста, а от собственных подданных – прозвище «мейссенского Иуды».

  Карл всецело доверяет Морицу. Он поручает ему взять последний оплот протестантизма – город Магдебург. Но Мориц намеренно затягивает осаду, соединяет своё войско с войсками оставшихся на свободе протестантских князей и заключает союз против Карла с французским королём Генрихом П. Интересно, что вознаграждением Генриху должны стать приграничные германские города: Мец, Туль, Верден и Камбре.  

 В марте 1552 года протестантские князья во главе с Морицем движутся на юг Германии, вытесняют имперские войска и чуть было не захватывают в плен самого Карла У. Император вынужден освободить Иоганна Фридриха и Филиппа Гессенского. В апреле 1552 года Карл поспешно, с риском для жизни бежит через горный перевал. Мориц заключает с братом Карла королём Фердинандом 1 Пассауский договор, выгодный для протестантов. Лютерова ересь остаётся непобеждённой, а Мориц из «мейссенского Иуды» превращается в наиболее влиятельного среди князей Германии. Это вызывает зависть у одного из сподвижников Морица – маркграфа Альбрехта Бранденбург-Кульмбахского, который начинает с ним войну. Мориц побеждает Альбрехта в битве при Сиверсхаузене, но через два дня умирает от раны.  

 Думается, что сходство как психологического облика, так и жизненного пути Алкивиада Морица и Мазепы достаточно явно. Сразу хотелось бы предварить напрашивающееся возражение. Могут сказать, что это сходство ничего не доказывает и ничего не объясняет, поскольку оно является сугубо внешним, поверхностным и формальным. На это мы ответим, что, во-первых, даже поверхностное сходство всё же является сходством. Во-вторых, мы хотели бы указать на то, что оппозиция «глубина-поверхностность» является довольно неудачной гносеологической метафорой. Обычно предполагается, что сущность находится где-то «в глубине» вещей или, скажем, людей, а то, что находится «на поверхности», есть «всего лишь» явление, то есть, нечто второстепенное, неважное, случайное и т.п. Но это просто стереотипы нашего мышления, которые далеко не всегда адекватно отражают реальность. В каком смысле моя сущность находится «внутри» меня? В каком смысле сущность истории находится «в глубине» событий? Вслед за Марксом я могу утверждать, что сущность человека – не в его мыслях, чувствах, мотивах и ценностях, а в его действиях. Человек есть то, что он делает; человек таков, каковы его поступки. Поступки важнее мотивов и ценностей: если я буду настаивать на этом, то я окажусь столь же неопровержим, как и мой оппонент, настаивающий на важности «внутреннего мира». И так же в отношении истории: я могу настаивать на том, что сущность истории – не «за» и не «в глубине» событий, а в самих событиях, что сама сущность истории событийна, - и такая позиция окажется не менее продуктивной, чем позиция исследователя, акцентирующего внимание на всевозможных «глубинах». То есть, я утверждаю не только, что поверхностное сходство является сходством, - я утверждаю, что поверхностное сходство является важным и существенным для понимания и оценки деятельности тех или иных исторических личностей. 

 Во всяком случае, очевидно, что на фоне Алкивиада и Морица  измена Мазепы выглядит вполне заурядной и вписывающейся в банальные структуры истории.  

 Герои победителей, герои побежденных 

 Размышляя о судьбе Ивана Мазепы, я задал себе естественно напрашивающийся вопрос: каково отношение древних и современных греков к Алкивиаду? И каково отношение немцев ХУ1 в. и современных немцев к Морицу Саксонскому? Пожалуй, более грамотно будет спросить: каково отношение к Алкивиаду и Морицу интеллектуальной элиты соответствующих наций? (Ибо существует у меня большое подозрение считать, что современному греческому обывателю глубоко безразличен Алкивиад, а немецкому – Мориц, если они вообще что-либо знают о существовании этих выдающихся деятелей своих национальных историй). Думаю, что не совершу значительного открытия, если предположу, что в каждом соответствующем случае отношение это скорее положительное, чем отрицательное. 

Но как же так: ведь они явные и, так сказать, неоднократные предатели? Случай Морица несколько проясняет недоумение. Мориц умер победителем. Благодаря его второй измене дело протестантизма восторжествовало в Германии. Причём, как это часто бывает, к религиозному аспекту присоединяется национально-этнический: Карл У – наполовину испанец, его войско состоит из испанцев, итальянцев и фламандцев. Поэтому, борясь за торжество протестантизма, Мориц одновременно борется против засилья иноземцев в Германии, что, между прочим, видно из манифеста, изданного им накануне выступления против Карла . Неоднозначность ситуации Морица заключается в том, что без его измены протестантскому движению в 1546 году оказалась бы невозможна измена Карлу в 1552 году. Вторая измена Морица спасительна для протестантской Германии, но она вытекает из первой, «чистой» измены.  

Итак, Мориц выиграл, а Мазепа проиграл. А что если бы Карл ХП победил в Полтавской битве? Мы категорически отрицаем избитый афоризм о том, что история не знает сослагательного наклонения. Думается, что на фоне успехов виртуалистики, в том числе, - методики контрфактического моделирования событий, данный афоризм выглядит архаично. Мы не сможем правильно понять суть действительно произошедших событий, не размышляя о возможных вариантах их исхода. 

Если бы Карл ХII победил под Полтавой, то Украина могла бы стать независимым государством под номинальным протекторатом Швеции. И тогда Мазепа в глазах украинцев, без всяких оговорок, выглядел бы национальным героем.  

 Хотелось бы пояснить: мы вовсе не утверждаем, что Украина «с необходимостью стала бы» независимым государством; мы утверждаем, что она «могла бы стать» таковым. При контрфактическом моделировании следует не упускать из вида альтернативные возможности при всякой «развилке» тенденций, возникающей после того или иного события. В частности, разумеется, следует принимать во внимание претензии Польши (в которой после победы Карла, несомненно, утвердился бы Лещинский) на Украину. Но обретение Украиной независимости после поражения русских под Полтавой не является невероятным, а, следовательно, является возможным.  

Что же касается протектората шведского короля, то в силу географической удалённости Швеции от Украины, он мог бы быть только номинальным. Унизительного в этом ничего бы не было. Напомним, что в средние века номинальным светским главой западной Европы был император Священной Римской империи. Его статус был выше, чем статус, скажем, английского или французского короля. Это вовсе не означало, что император мог отдавать королям такие приказы, которых они послушались бы. Известно, что, зачастую, император не имел реальной власти в своих собственных землях, а в чужих – и подавно. Поэтому, в случае победы Карла под Полтавой, Украина чисто формально подчинялась бы шведскому королю, а по сути была бы независимой.  

Напомним, что и Богдан Хмельницкий рассматривал возможность союза со Швецией. Почему бы и его в таком случае не считать предателем? Кстати, с польской точки зрения Хмельницкий – самый настоящий предатель, ибо он изменил великой Речи Посполитой в пользу Московии. 

Впрочем, претензии Карла на реальную власть над украинскими землями усилились бы в случае решительной и полной победы над Петром. Не исключено, что в таком случае Карл вознамерился бы провозгласить себя императором. Наилучшим вариантом для Украины была бы, по всей видимости, неполная, неокончательная победа шведов. Несколько худший, но приемлемый вариант – неполная победа русских. Это видно из сомнений и колебаний Мазепы накануне предательства. Судя по источникам и историческим сочинениям,  Мазепа испытал крайнее неудовольствие при известии о продвижении Карла к Украине , он понимал, что этот вариант наихудший, поскольку требует от него решительных действий в пользу одной из сторон в ситуации значительной неопределённости и неясности шансов на успех, как Петра, так и Карла. Итак, если бы Карл ХП победил под Полтавой, и если бы результатом этой победы оказалось формирование независимого украинского государства, и если бы такое государство просуществовало достаточно долго, в наилучшем случае – вплоть до нашего времени (маловероятно, но не невероятно), то в таком государстве Мазепа, несомненно, считался бы национальным героем. 

Угол зрения = углу слепоты?

Поэтому устойчивая ненависть не только русских, но и части украинцев к Мазепе в некоторой степени объясняется простым фактом поражения шведов под Полтавой. Дело Карла ХП рухнуло, а дело Петра 1 восторжествовало. В истории же победителей не только не судят, но победители, зачастую, задают оптику видения событий и исторических деятелей.  

И всё же Полтавское поражение является существенной, но не единственной причиной ненависти к Мазепе. Существует такой взгляд на историю восточнославянских народов, при котором Иван Мазепа однозначно оказывается предателем и никак не героем. Если считать украинцев и русских, по сути, одним народом, если не признавать права украинцев ни на государственную независимость, ни на культурное своеобразие, ни на какое-либо самоопределение, тогда, безусловно, Мазепа – гнусный предатель и больше ничего.  

После Петра 1 Россия стала великой державой. Она подчинила множество народов, она создала великую культуру, она стремилась привнести во всемирно-исторический процесс свою собственную, неповторимую, высокую, с точки зрения некоторых, высочайшую правду. И многие народы, вошедшие в орбиту влияния России, стали идентифицировать себя с Россией и даже на самих себя смотреть глазами России. Но русским настала пора понять: какой бы высокой и великой ни была правда того или иного народа, она никогда не может быть всей правдой мировой истории. И эту истину следует осознать тем представителям соседних, дружественных и братских народов, которые идентифицируют себя с Россией.  

 Я – русскоязычный украинец. Моя культурная идентичность – русская. Но для меня совершенно очевидным, бесспорным и не требующим доказательств фактом является то, что украинцы и русские – разные народы, а Украина и Россия – разные страны. Кто этого не видит, тот просто слеп.

 Кстати, здесь обнаруживается ещё одна параллель с Алкивиадом. Во-первых, дело Алкивиада, в конце концов, терпит поражение, он гибнет как проигравший. Во-вторых, он изменяет не только Афинам со Спартой, но и в целом эллинам с персами. Алкивиад, так сказать, предатель в квадрате, если не в кубе. И, тем не менее, для большинства современных ему афинян он, скорее, герой, чем предатель. Его героизм бесспорен для большинства античных историков. По сравнению с Алкивиадом, и Мориц, и Мазепа выглядят почти что «верными». И тем не менее, «обаяшка» Алкивиад – «золотой мальчик» мировой истории.    

Думается, объяснение этому следует искать не только в обаянии Алкивиада (Мориц и Мазепа не хуже его умели «прельщать» очередных покровителей). Несмотря на причудливые извивы своей судьбы, Алкивиад всё же был патриотом Афин – это видно из многочисленных деталей его поведения, ярчайшая из которых – визит к афинским стратегам у Эгоспотам . Афины же и для Эллады, и для европейской культуры, и для всей последующей мировой истории оказались гораздо более значимы, чем Спарта. Когда мы говорим: «Древнегреческая культура является фундаментом всей европейской культуры», - мы изрекаем бесспорную истину. Но при этом как бы забывается, что то, что мы называем «древнегреческой культурой», во многом является «афинской культурой». Никто не станет возражать против того, что вклад Спарты и Афин в сокровищницу мировой культуры разительно неравноценен. В Пелопоннесской войне победила Спарта. Но в культурном состязании Афины победили «за явным преимуществом»; да что там победили! – просто раздавили спартанцев. И совершив этот подвиг, они задали последующим векам оптику видения событий, пожалуй, гораздо более сильную, чем Россия в сравнении с Украиной. Мало кто задумывается над тем фактом, что почти все «Истории Древней Греции» являются историями, написанными, в значительной мере, с точки зрения афинян. Афины проиграли в войне, но выиграли в культуре, поэтому афинянин Алкивиад скорее герой, чем предатель; партия Мазепы проиграла в войне, а затем Украина проиграла в культуре, поэтому Мазепа скорее предатель, чем герой. Но для всякого сознательного патриота Украины Мазепа, несомненно, герой. В то же время несомненно, что по общепринятым человеческим меркам Мазепа – предатель.  

 Думается, то, что мы говорили до сих пор, сознательными патриотами Украины будет воспринято, в целом, благосклонно, а русскоязычным населением востока и юга Украины – с возмущением. Придётся разочаровать «патриотов»: на самом деле наша позиция – не такая уж «украинская». Что же касается «москалей», думаю, они уже достаточно разочарованы. Что ж, настала пора бросить ложку «русского» дёгтя в бочку «украинского» мёда. 

Снова вернёмся к Морицу Саксонскому. Мы высказали правдоподобное предположение, что для немецких историков и для современных немцев Мориц скорее хорош, чем плох. Также для протестантов он более хорош, чем плох. Но каков он для испанских историков и современных испанцев? И каков он для католиков? Думается, с высокой долей вероятности можно утверждать: скорее плох, чем хорош. 

 Это проливает новый свет на личность Мазепы, и боюсь, что свет этот будет резать глаза многим «сознательным». Мазепа хорош для патриотов Украины, для патриотов России он весьма плох. Почему же он плох для многих восточноукраинцев? Да потому что они патриоты России, а не Украины! Настоящий (и весьма популярный) герой русскоязычного населения восточной Украины – Пётр 1. Они сочувствуют Петру – как они могут сочувствовать Карлу или Мазепе? Полтавская битва для них – славная победа «наших».

  Украинским патриотам и русскоязычным украинцам следует осознать две неприятные вещи. Горькая правда для русскоязычных: Мазепа – национальный герой украинского народа. Горькая правда для украинских патриотов: многие миллионы восточноукраинцев на самом деле – патриоты великой России, а не Украины. Украинскому патриоту ненавидеть Мазепу так же нелепо, как, скажем, французу ненавидеть Верцингеторикса. Русскому патриоту любить Мазепу так же нелепо, как, скажем, любить Лжедмитрия.   

Украинские патриоты! Вы не переделаете нас, „східняків”. Мы смотрим не на Европу и даже не на Киев. Взоры наши устремлены к Москве. Москва нам указ, Москва нам авторитет и законодатель, Москва нам роднее Киева. Да, россияне мы, да, евразийцы мы, с нашим суржиком и потаённой любовью к необъятным просторам рухнувшей империи! Я не говорю, что это хорошо и правильно, я говорю, что это так.  

 Как же нам быть, коль мы такие разные? Как ужиться в единой стране?  

Долой груз архитипов?

Думается, опыт современной Европы может помочь. По всей видимости, мы снова не погрешим против истины, если предположим, что современные немцы не так уж любят Морица Саксонского, а современные испанцы не так уж его ненавидят. Подавляющее большинство современных немцев и испанцев, наверняка, понятия не имеют ни о каком Морице. А те, кто имеет, относятся к нему со свойственной современным европейцам прохладной иронией. В Европе улеглись событийные страсти, а вместе с ними угасла способность горячо любить и страстно ненавидеть. Можно сожалеть по этому поводу, тосковать по временам великой событийности, но нельзя не признавать факта её иссякания. На геополитическом же пространстве бывшего Советского Союза событийные страсти не улеглись. Украина на этом пространстве – один из самых горячих очагов событийности. Опять же, можно долго рассуждать о том, хорошо это или плохо. Впрочем, спорить здесь можно лишь о деталях: трудно возражать против того, что интенсивная событийность имеет и позитивные, и негативные аспекты. Но чрезмерный накал событийности не может выдержать сколь угодно консолидированная социальная общность, не говоря уже о гетерогенной. Возможно, Украине следовало бы несколько снизить этот накал. И, во всяком случае, было бы разумно успокоиться по поводу своего исторического прошлого. Чтобы быть нормальным и успешным, человеку нужно научиться любить себя таким, каков он есть. Не следует, разумеется, доводить любовь к себе до самовлюблённости, но, с другой стороны, не имеет смысла доводить копание в неизжитых комплексах до ненависти к себе. То же самое справедливо относительно нации. Груз архетипов, заданных травмирующими событиями прошлого, может отяготить нацию до такой степени, что она навсегда окажется у обочины исторического пути человечества.

     Если украинцы хотят остаться единой нацией, то патриоты и русскоязычные должны начать движение навстречу друг другу. Это движение предполагает взаимные уступки. В частности, патриотам не стоит пытаться навязать украинский язык восточноукраинцам. Русскоязычным же гражданам востока Украины следует перестать смотреть на историю своей страны через московские очки. Для начала можно попытаться не считать Ивана Мазепу предателем. Это трудно, но не невероятно.  

Александр Еременко, специально для «ОстроВ»